| Эх! Об этом бы человеке писать любовно-романтические эссе! Посвящать сонеты, воспевающие верность даме сердца, слову! |
Наместники
Эх! Об этом бы человеке писать любовно-романтические эссе! Посвящать сонеты, воспевающие верность даме сердца, слову! Восхищаться решимостью не идти ни на какие компромиссы вопреки преданности все тому же великому чувству к женщине... Ибо женщины прошли красной нитью через судьбу этого человека, решительно вмешиваясь в жизнь, зачастую изменяя ее накатанную колею, ломая блестяще складывающуюся карьеру.
Князь Александр Барятинский. Потомок Рюриковичей, сын тайного советника, наследник немереных богатств. (Достаточно сказать, что только дворец в родовом имении в Курской губернии, где он появился на свет, насчитывал 180 комнат.) А еще добрая дюжина имений! А еще обширные земельные наделы! А еще 35 тысяч крепостных! Недаром князя по праву считали первым женихом столицы. Однокашник Лермонтова по школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, молодой Барятинский вышел из нее корнетом лейб-гвардии кирасирского полка.
Бурная жизнь гвардейской молодежи той эпохи, в общем-то, известна. Ничего нового и оригинального не привнес в нее и корнет Барятинский. Шумные кутежи, скандальные похождения, громкие победы на любовном поприще... Полковая дисциплинарная книга полнилась взысканиями, наложенными на новоиспеченного корнета. А петербургский высший свет полнился слухами и невероятными легендами о его похождениях. (Кстати, одно из них, в стиле автора небезызвестного “Луки...” Баркова, воспел в стихотворении “Гошпиталь” его товарищ по юнкерской школе Михаил Лермонтов. Чего гордый Барятинский не смог простить великому поэту всю жизнь. Называл его самым “безнравственным человеком” и “посредственным подражателем Байрона”.)
В конце концов в разговорах о скандальных романах Барятинского все чаще стало мелькать имя дочери императора, великой княжны Марии Николаевны. Что уж там было или не было - судить не беремся. Но факт остается фактом. В 1835 году двадцатилетний красавец лейб-кирасир личным распоряжением Николая I неожиданно, как мы бы теперь сказали, загремел на Кавказ. В Кабардинский егерский полк действующей армии. И здесь, ко всеобщему удивлению, к его бесшабашности и отваге прибавились такие качества, как чувство ответственности за порученное дело и жизнь вверенных ему нижних чинов. Короче говоря, он показал себя весьма толковым офицером.
В боях против закубанских горцев получил тяжелое пулевое ранение в бок и на лечение вернулся в Петербург уже поручиком, награжденным почетным для каждого офицера оружием - золотой саблей с надписью “За храбрость”.
Но вот держать князя в столице царь, видимо, по-прежнему опасался. И Александр Иванович Барятинский получает новое и очень неожиданное назначение - состоять при наследнике цесаревиче (будущем царе-освободителе Александре II) в качестве старшего товарища и наставника. Вместе с наследником Барятинский совершил трехлетнее путешествие по Европе, став, ко всему прочему, и близким другом цесаревича.
Карьера перед князем открывалась блестящая. Но уж как не заладилась жизнь в столице с первых дней, так не заладилась и сейчас. И в тридцать лет в чине полковника он вновь возвращается на Кавказ. Командиром батальона все тех же кабардинских егерей. И снова бесконечные схватки с горцами, походы, участие в трагической для Русской Армии Даргинской “сухарной экспедиции”... Раненный пулей в ногу - остался в строю, за что награжден орденом Святого Георгия 4-й степени. Ко всему прочему Барятинский получает под свое командование Кабардинский полк, звание генерала и зачисляется в свиту императора.
И снова роковую роль в судьбе князя играет женщина. Очень уж хотелось Николаю I раз и навсегда покончить с “холостяцким житьем-бытьем” князя. И он решает “на всякий случай” женить новоиспеченного генерала на лично им выбранной невесте - одной из красавиц-фрейлин. Это царское решение по пути в Петербург сообщил Александру Ивановичу брат Владимир, перехватив его в Туле. Этого уж строптивый князь стерпеть не мог. Сославшись на внезапно открывшуюся рану, он снова мчится на Кавказ. Специально посланный царем фельдъегерь настигает генерала в Ставропольской губернии и возвращает в столицу. И тут Александр Барятинский предпринимает весьма нестандартный ход. Расплачиваясь с многотысячными долгами, он передает брату Владимиру право на владение всем недвижимым и движимым имуществом. То есть в одночасье из богатейшего человека России превращается в военнослужащего среднего достатка, живущего на казенное жалованье. Зато более чем странное царское сватовство, сопровождающееся, кстати сказать, двусмысленными слухами и пересудами общества, расстраивается само собой. Сам же Барятинский в третий раз оказывается на Кавказе в самой гуще военных событий - командует гренадерской бригадой, пехотной дивизией, левым флангом Кавказской линии. Этот период его биографии выведен молодым Львом Толстым в рассказе “Набег”: “...На крыльцо вышел невысокий, но весьма красивый человек, в сюртуке без эполет, с белым крестиком в петличке... В походке, голосе, во всех движениях генерала выказывается человек, который себе очень хорошо знает высокую цену”.
А на Кавказе в то время назревали серьезнейшие перемены. В 1856 году бесславно закончилась Крымская война. Согласно Парижскому мирному договору Россия возвращала Турции Карс, отказывалась от права держать на Черном море военный флот и делала ряд других дипломатических уступок. Попытались было победители вмешаться и в кавказскую политику русских (англичане настаивали на создании на Северном Кавказе независимого государства горцев), но здесь получили жесткий и решительный отпор. Крупным колониальным державам объяснили, что русские выполняют на Кавказе не колонизаторскую, а цивилизаторскую миссию. Тем, как говорится, тему закрыли. Но вступившему на престол Александру II стало окончательно ясно - с Кавказской войной нужно заканчивать. И как можно скорее. Вокруг Чечни и Дагестана сосредоточилась невиданная по силе 270-тысячная армия России, оснащенная новым оружием (о чем не раз просили Николая I кавказские генералы). А распоряжаться такой гигантской массой войск уже пришлось “другу юности” нового царя князю Барятинскому, назначенному очередным кавказским наместником и главнокомандующим. Начавшееся той же зимой 1856 - 1857 годов невиданное по масштабам наступление будет названо военными историками “концентрическим наступлением Барятинского”. Три отряда одновременно со стороны Чечни, Дагестана, Грузии с пилами и топорами двинулись в горы. За ними по вырубленным просекам пошли основные силы. Имамат Шамиля оказался в плотном кольце.
Ко всему прочему Барятинский буквально “купил” горцев. Князь лично объезжал колеблющиеся аулы в сопровождении казначея (а за Шамилем, если вы помните, читатель, неотступно следовал палач). Начались массовые предательства среди приближенных Шамиля. (После победы всем им будет возвращена власть, и они останутся править теми же территориями, только уже в качестве царских ставленников.)
Весной 1859 года в кольце русской армии оказывается аул Ведено. Шамиль пытается поднять дух своих подданных призывами: “Храбрее вас нет, чеченцы! Вы светочи религии, опора мусульман. Ей-богу, я не уйду отсюда в горы, пока не останется ни одного дерева в Чечне!”
Не помогло. Ведено падет 1 апреля 1859 года. А Шамиль в преддверии штурма, вопреки заверениям и призывам, тайно сбежит из своей столицы. Наконец после целого лета поисков, погонь, облав, установления крупной денежной премии за поимку Шамиль с 400 верными мюридами был обложен в ауле Гуниб на укрепленной скале Нагорного Дагестана. Штурм был жестоким, но коротким.
“Почти все защитники, среди коих встречалось немало вооруженных женщин, были истреблены...” - докладывал Барятинский военному министру.
И Шамиль решил сдаться. По горской традиции - нельзя стрелять в спину. Даже если это спина предателя. Поэтому, когда Шамиль вышел на открытое пространство и начал спускаться вниз, уцелевшие мюриды, нацелив ружья, кричали ему вслед: “Шамиль, обернись!” Шамиль не обернулся. Обещая горцам драться с неверными до полного освобождения либо до собственной смерти, имам не сдержал слова. Пленение произошло 25 августа 1859 года.
О дальнейшей судьбе плененного имама, его смерти, судьбе его детей (некоторые дослужились до звания генерала Русской Армии) мы еще расскажем в заключительной части очерков. А пока вернемся к теме нашего сегодняшнего повествования. К личности кавказского наместника - князя Александра Ивановича Барятинского.
Более 30 лет воевал Шамиль с Россией. Из них в качестве имама Дагестана и Чечни - 24 года 11 месяцев и 7 дней. За это время на Кавказе сменилось шесть наместников. И только одному из них, именно князю Барятинскому, удалось выполнить задачу, которая в обязательном порядке ставилась перед командованием - сломить, смирить или покончить с мятежным вождем горцев.
Конечно, князь снова был обласкан императором. За 6 лет наместничества удостоен высших российских орденов Святого Александра Невского, Святого Владимира 1-й степени, Святого Георгия 2-го класса и Святого Андрея Первозванного... Получил украшенную бриллиантами саблю с надписью “В память покорения Кавказа” и звание генерал-фельдмаршала. Кабардинскому полку повелено было именоваться полком князя Барятинского...
Но в 1862 году судьба снова (в образе женщины) сыграла с Александром Ивановичем злую шутку. Сорокасемилетний фельдмаршал... влюбился, словно юный корнет (кем начинал свою военную карьеру), в жену собственного адъютанта княгиню Екатерину Орбелиани.
И в конце концов просто украл ее у мужа. Уж этого тогдашний свет простить никак не мог (вспомните Вронского и Анну Каренину). “Презревший приличия” проступок был непозволительным в высшем обществе. На карьере можно было ставить крест. И в столицу ушел рапорт с просьбой о разрешении князю отбыть за границу на “предмет лечения”.
Там прославленный покоритель Кавказа и прожил с предметом своей “преступной любви” Екатериной Дмитриевной 20 лет. Не прощенный “другом” Александром II, оставленный боевыми соратниками, совершенно отвергнутый светом, Александр Иванович Барятинский умер в Женеве в 1879 году.
А знаете, кто до конца дней слал опальному князю теплые письма? Шамиль. Он называл Барятинского “звездой князей”.
Юрий ДОЙНИКОВ
