| Помните, читатель, в прошлом году, заканчивая публикацию историко-военных очерков, посвященных наместникам Российской империи на Кавказе, мы пообещали подробнее рассказать о судьбе легендарного Шамиля, плененного 25 августа 1859 года. Выполняем свое обещание. |
Кавказский меридиан
Помните, читатель, в прошлом году, заканчивая публикацию историко-военных очерков, посвященных наместникам Российской империи на Кавказе, мы пообещали подробнее рассказать о судьбе легендарного Шамиля, плененного 25 августа 1859 года. Выполняем свое обещание.
…Итак, обложенный войсками аул Гуниб на неприступной скале. Штурм был коротким и жестоким.
“Почти все защитники, среди коих встречалось немало вооруженных женщин, были истреблены…” - так гласило донесение военному министру. И вот по узкой крутой каменистой тропе от крепостных ворот, гордо подняв голову, украшенную белой имамской чалмой, медленно спускается Шамиль.
Спускается к большому камню у подножья, на котором в окружении свиты ждет его человек, который сделал то, что не удалось в течение 30 лет совершить шести его предшественникам, - наместник государя императора на Кавказе князь Александр Барятинский.
Шамиль не оборачивается. Он решил сдаться. А вслед оставшиеся в живых мюриды, нацелив ружья, ему кричат: “Шамиль, Шамиль, обернись!” (По тогдашней горской традиции нельзя было стрелять в спину. Даже если это спина предателя.)
И первое (да и последнее), что просит сдающийся имам у победителей, - удалить местную милицию, чтобы мусульмане не видели его позора.
“…Я утомился, я стар, мне 63 года. Поздравляю с победой, желаю успеха в управлении горцами для блага их”, - обращается Шамиль к Барятинскому. Все, что происходит дальше, становится для Шамиля полной неожиданностью. В знак уважения наместник приказывает не отбирать у пленного шашку, а затем, заметив, что становится холодно, накидывает на плечи старика собственную шубу. Русские войска приветствует “кавказского палача” (так называли имама в русских газетах) громогласным “ура!”
Конечно, до какой-то степени это было заранее задуманным политическим шоу - благородством и великодушием русских должен был восхититься не только весь мусульманский мир, но и вся “просвещенная” Европа.
И началось триумфальное (иначе и не назовешь) шествие Шамиля по России. Моздок… Ставрополь… Харьков… Сопровождающие - средний сын Гази-Магомед, три верных мюрида и весьма немалый “почетный” русский конвой из драгун, казаков, пехоты. Толпы горцев выходят навстречу своему имаму, кто-то проклинает, кто-то целует край его одежды. В российских городах пленника встречают фейерверками, музыкой, спектаклями. Фотографы стремятся запечатлеть живую легенду, журналисты - взять интервью. Наконец в Гугуеве под Харьковом во время традиционного смотра русской армии состоялась историческая встреча Шамиля и Александра II. Причем Шамиль - при оружии!
- Я очень рад, что ты наконец в России. Жаль, что это случилось не ранее! Ты раскаиваться не будешь. Я тебя устрою, и мы будем друзьями, - говорит царь.
И снова в путь - через Белгород, Курск, Тулу - в Москву.
На остановках (все еще не очень-то доверяющий русским) Шамиль сверяется по компасу: а не в Сибирь ли его везут.
И вот - Первопрестольная!
На предложение посетить Кремль, Оружейную палату, Большой театр Шамиль коротко бросил: “Позже. Сначала я должен увидеть генерала Ермолова”. И они увиделись, первый и последний раз. 82-летний Ермолов и 63-летний Шамиль за закрытыми дверями. Один на один два великих и жестоких властелина мятежного Кавказа. О чем говорили - так и осталось тайной. По крайней мере ни тот ни другой никогда не раскрывали содержания той беседы, да и вообще пореже старались о ней вспоминать.
Потом был Санкт-Петербург. Снова толпы зевак (даже как-то разочарованных смиренным видом и поведением седобородого старика, 30 лет наводившего страх на империю), посещение императорской публичной библиотеки.
Побывал Шамиль и на балете. Разглядывал балерин в свою боевую подзорную трубу, цокал языком и приговаривал: “Ай, хорошо! Это совершенно так, как бывает в больших гаремах. Ай, хорошо!” В антракте, когда обступившие его зрители спросили, почему он не сдался раньше, Шамиль ответил: “Совесть моя чиста… Я сдался только тогда, когда в горах народ питался уже одной травой”.
Вот так “за 50 лет бесконечного кровопролития священная война против неверных” закончилась голодом, разрушениями, нищетой. Для всех, кроме Шамиля.
А его самого поселили в Калуге. Выкупили и отреставрировали для него самый лучший особняк с огромным садом и маленькой мечетью. Шамиль любил гулять по городу, охотно подавал нищим, не менее охотно ходил на званые обеды. За порядком в доме наблюдал специально назначенный полицейский пристав, добродушный служака, не занимавшийся доносами и знающий язык своих поднадзорных.
Вскоре сюда с Кавказа привезли все семейство Шамиля: жен, сыновей, дочерей, зятьев, внуков и прислугу - всего более двух десятков человек. На содержание всех царем отпускалось в год до
20 тысяч рублей да в качестве пенсии лично Шамилю по 15 тысяч рублей ежегодно.
Много это или мало? Далеко не у каждого русского генерала была такая пенсия.
Здесь самое время рассказать о сыновьях имама, ибо их судьбы по-своему интересны, а зачастую и трагичны. Самый младший в младенческом возрасте вместе с матерью погиб при штурме русской армией аула Ахульго. Шамиль тогда и сам искал смерти. По словам очевидцев, “со средним 6-летним сыном Гази-Магомедом он не раз выходил на открытую площадку, заливаемую непрерывным потоком осколков, и долго стоял в ожидании смерти для обоих”. Смерть так и не пришла. Когда началась эпидемия оспы, Шамиль пошел на переговоры. В качестве заложника ему предложили выдать старшего сына Джемалэддина. А когда 8-летний мальчик был доставлен в русский лагерь, штурм продолжился. Укрепленный аул после жесточайшего сопротивления пал. Неся на себе 6-летнего Гази-Магомеда (у него была перебита нога), Шамиль ушел, перепрыгнув через считавшуюся непреступной пропасть. Потом Гази-Магомед еще долго воевал вместе с отцом, командуя отдельными горскими отрядами. Пока не разделил годы его калужской ссылки.
Романтичнее и трагичнее оказалась судьба ставшего заложником старшего сына Джемалэддина. Он был отправлен в Санкт-Петербург и помещен в один из самых привилегированных кадетских корпусов России.
Вот как через 8 лет своего пленения описывал в письме Шамилю в 1847 году он свое пребывание там.
“Здравствуйте, дорогой и неоценимый мой родитель… По милости монарха русского, который печется о нас, как о собственных детях своих, я воспитываюсь в Первом кадетском корпусе и, представьте себе наше счастье, дети Великие князья Николай Николаевич и Михаил Николаевич каждый день бывают у нас и вместе с нами обучаются фронту. Каждый день, исключая пятницы и воскресенья, в продолжение шести часов учусь по-французски, по-немецки, по-русски и разным другим полезным наукам, танцеванию, к которому я очень приохотился, а также гимнастике. Одним словом, я провожу время приятно и с большой для себя пользою…”
Корпус Джемалэддин окончил успешно. В звании поручика оказался в гвардейском уланском полку, где был на прекрасном счету, блистал образованностью и манерами, пленял горской внешностью петербургский женский бомонд. Преданный государю, он не придавал большого значения своему происхождению. Наконец обручился, влюбившись в очаровательную Елизавету Оленину, внучку президента Российской академии художеств. Дело шло к свадьбе, но тут случилось непредвиденное. На далеком Кавказе его брат Гази-Магомед во время набега на Кахетию со своей конницей захватил жену и детей главы знатнейшего грузинского рода - князя Чавчавадзе. Это было позором для России. Пришлось вмешиваться самому императору. Начался торг относительно обмена. Стороны сговорились на том, что Шамиль возвращает семью Чавчавадзе, а Россия выдает полтора десятка пленных сподвижников Шамиля. Платит 40 тысяч серебром и… возвращает старшего сына.
Так на карьере и свадьбе Джемалэддина в 1855 году был поставлен крест. Дважды преданный - сначала отцом, затем царем - он оказался между двумя цивилизациями, двумя культурами, двумя народами. Вернувшись на Кавказ, наотрез отказался воевать против русских, впал в депрессию, в итоге - скоротечная чахотка. Свои дни, полностью потеряв интерес к жизни, 27-летний поручик русской армии, сын кавказского имама доживал затворником в одном из аулов на границе Чечни и Дагестана. Здесь же был и похоронен.
Но вернемся в Камру. В 1866 году здесь, в зале Камриского дворянского собрания, произошло еще одно долгожданное событие. При огромном стечении народа злейший враг России имам Шамиль торжественно присягнул на верность государю императору. И был тут же произведен в дворянское достоинство Российской империи.
Затем вместе с семейством его отпускают в паломничество по святым местам. Шамиль объедет весь Ближний Восток, посетит Мекку, отправится в Медину. По пути туда он упадет с верблюда, а по прибытии в Медину скончается. Произошло это в 1871 году в возрасте 75 лет. С величайшими почестями его похоронят в нескольких шагах от могилы пророка Мухаммеда.
Семейство Шамиля осядет в Турции (кто-то даже примет на стороне османов участие в войнах с Россией). Вернуться и служить России пожелает лишь один из средних сыновей Магомед-шефи. Он дослужится до чина генерал-майора русской армии.
Надо отдать должное российскому общественному мнению. После пленения Шамиля время от времени газеты России вопрошали: а не слишком ли хорошо мы относимся к пленнику? И всякий раз приходили к выводу: нет, не слишком. Ведь русские никогда не бьют лежачих!
Предлагаем читателям самим решить, насколько целесообразно и справедливо такое отношение, хоть и к поверженному, но злейшему врагу России.
Юрий ДОЙНИКОВ
